История русско-сербских отношений

Часть I

История русско-сербских контактов, и в частности миграций, с позиции сегодняшнего дня выглядит своеобразным маятником: до начала прошлого века мы можем говорить о массовых переселениях сербов в Российскую империю, их службе в российской армии, влиянии на русскую культуру, вкладе в становление Российского государства (особенно это актуально по отношению ко временам Петра Великого). Россия же на Балканах присутствует в основном опосредствовано – в виде издававшейся в России для православных подданных Османской империи духовной и учебной литературы, финансовых вложений в монастыри и образовательные центры, чуть позже в качестве военной помощи Сербскому княжеству, борющемуся за окончательную независимость от турок.

“Переселение сербов”, Павле Йованович 1896 г.

После Октябрьской революции и Гражданской войны маятник русско-сербских отношений перемещается в противоположную сторону. Королевство Югославия (до 1930 года – Королевство сербов, хорватов и словенцев) приютило, по самым скромным подсчётам, 200 тысяч российских беженцев. Необходимо сразу отметить, что для подавляющей части русских изгнанников Югославия стала промежуточной остановкой на пути в Западную Европу, США, Канаду, Латинскую Америку. К началу Второй мировой войны в Югославии было официально зарегистрировано около 40 тысяч российских беженцев – менее четверти от изначального числа эмигрантов [i]. Однако и это, вне всяких сомнений, очень значительная цифра для патриархальной, преимущественно аграрной Югославии. Чтобы объяснить совершенно особые условия, особый климат, созданный для русских в Югославии при короле Александре Карагеоргиевиче, нужно обратиться в глубь истории, поскольку в своём отношении к России и русским он являлся продолжателем многовековой национальной традиции.

Исторические связи России и Сербии имеют многовековую традицию начиная, как минимум, со времён Крещения Руси. В XIII-XV веках, когда Русь находилась под татаро-монгольским игом, сербские правители поддерживали русский монастырь Св. Пантелеймона (Руссик) на Афоне. Этим участие сербов в поддержании православной веры и культуры византийского корня на Руси не ограничивалось, достаточно вспомнить религиозных просветителей Григория Цамблака и Пахомия Логофета (также известного как Пахомий Серб), внёсших огромный вклад в становление русского летописного жанра, исправление богослужебных книг и церковных обрядов. О Логофете В. О. Ключевский писал: «Пахомий дал русской агиографии много образцов того ровного, несколько холодного и монотонного стиля, которому легче было подражать при самой ограниченной степени начитанности». Цамблак же, наоборот, является родоначальником стиля русской духовной и житийной литературы, охарактеризованного Д. С. Лихачёвым как «экспрессивно-эмоциональный».

XV-XVI века для Руси стали временем национальной консолидации, временем возникновения централизованного государства и оформления имперской идеи («Москва – третий Рим, а четвертому не бывать»). Для балканских же государств, и в частности Сербии, этот период стал временем потери национальной государственности, порабощения Османской империей. Как справедливо отмечает крупнейший югославский византолог, историк русского происхождения В. А. Мошин, «эпоха, ставшая для южных славян временем тяжкого рабства, для их восточных собратьев оказалась эпохой рождения новой политической жизни. Именно в это время Москва формулирует свою политическую миссию: защищать христианский мир от неверных и охранять Православную церковь от “нечестивых агарян”».

Начавшись при Иване III, паломничество сербского духовенства и знати к московскому двору продолжается в ещё больших масштабах при Василии III и Иване IV. В 1550 году Иван IV Грозный после общения с сербскими церковными иерархами направляет письмо турецкому султану Сулейману II, призывая его чтить святыни Хиландара и других сербских монастырей. В 1556 году Грозный дарит монахам Хиландарского монастыря помещение для монастырского подворья в центре Москвы. Согласно тогдашней практике, подворье становится и своего рода дипломатическим представительством Сербии на Руси, там же собираются книги, церковная утварь и деньги для отправки на Балканы.

Политика русских царей в отношении балканских народов остаётся неизменной вне зависимости от того, представители какой династии находятся у власти. Более того, Борис Годунов и Василий Шуйский проявляли к собратьям по вере, пребывающим под турецким гнётом, даже большую щедрость, чем Рюриковичи. Именно Годунов впервые предложил сербским беженцам в массовом порядке переселяться на Русь, процесс переселения начался, но развития не получил из-за Смуты. Не обходят своим вниманием угнетёные балканские народы и первые правители из дома Романовых – в правление Михаила Фёдоровича регулярную материальную помощь начинает получать косовская Печская патриархия, Алексей Михайлович принимает у себя трансильванского митрополита Савву II Бранковича и его брата, графа Григория Бранковича. Бранковичи являются светскими и духовными лидерами сербской диаспоры в Венгрии и мечтают о создании на заселённых сербами венгерских территориях православного княжества Иллирия. Алексей Михайлович благосклонно относится к геополитическим проектам Бранковичей, по одной из версий даже обещает им финансовую поддержку.

Крымские походы князя В. В. Голицына (в правление царевны Софьи Алексеевны, 1687 и 1689 годы) знаменуют собою переход России к попыткам военного решения Восточного вопроса. Василий Голицын не показал себя выдающимся полководцем, собственно, до крупномасштабных военных столкновений с крымскими татарами, а тем более с турками во время Крымских походов так и не дошло. Скорее можно говорить о безусловном дипломатическом даровании Голицына. Его талант дипломата проявился, в частности, в переговорах в 1688 году с хиландарским архимандритом Исайей, посланцем фактического лидера православных сербов, патриарха Арсения III Черноевича. Устами хиландарского архимандрита Арсений III выражал опасения в связи со вступлением России в католическую Священную лигу, хотя и направленную против турок, но «чуждую православию». В. Голицын развеял опасения сербского владыки и уверил его в том, что после победы над Крымским ханством Москва неизбежно обратит свой взор на Балканы. Он также призвал сербов не провоцировать Османскую империю восстаниями и военными вылазками во время русского похода в Крым с тем, чтобы после этого выступить против Турции общими силами. Планам Голицына не суждено было сбыться: на землю Крыма он так и не ступил, отступив от крепости Перекоп. Однако именно В. В. Голицын впервые сформулировал русско-сербскую военную доктрину, нашедшую своё фактическое воплощение лишь в начале XIX века.

Своего пика русско-сербские связи достигают при Петре I. Именно в правление Петра сербы и черногорцы стали активно поступать на государеву службу. Поставив цель превратить Россию в великую морскую державу, Пётр I приглашает в качестве советников специалистов из Дубровника (Рагузы), Герцеговины, Черногории – регионов, славившихся богатыми морскими традициями. Значительное число сербов с территории Австро-венгерской военной границы прибыло в Россию, чтобы служить в русской армии, из них был укомплектован отдельный Сербский гусарский полк, принимавший участие в Полтавской битве и Прусском походе. Особого упоминания достоин видный русский дипломат, уроженец Дубровника (по происхождению герцеговинец) Савва Владиславлевич-Рагузинский, подписавший Кяхтинский договор с Китаем, служивший послом России в Риме и Константинополе. Помимо дипломатических свершений Рагузинский по заказу Петра перевёл на русский язык труд своего земляка Мавро Орбини «Славянское царство», книгу, которая стала для России основным источником информации о балканских славянах, а в XIX веке оказала значительное влияние на формирование идеологии славянофильства. В 1723 году, уже в самом конце своего правления, Пётр разрешает майору Ивану Албанезу, черногорцу по происхождению, привести и поселить в районе города Сумы несколько сот состоявших до этого на австрийской службе сербских военных (кавалеристов) с семьями. С этого первого скромного поселения берут своё начало два сербских территориальных образования, существовавших в Российской империи – Новая Сербия и Славяносербия.

Пётр Великий рассматривал также возможность направления в Сербию русских учителей для поддержания грамотности и православной веры, как своего рода ответ на деятельность на Руси сербских просветителей (Григория Цамблака, Пахомия Логофета и др.) в средние века. Показательно, в каких выражениях сербы просили Петра прислать учителей. Митрополит Моисей Петрович, например, пишет Петру Великому: «Не материальные блага испрашиваю, а духовные. Не денег требую, а помощи в просвещении, оружия душам нашим. Будь нам вторым Моисеем и избавь нас из Египта незнаний!». В феврале 1724 года Петром был издан указ «О направлении из Св. Синода в Сербию для обучения тамошнего народа детей латинского и словенского диалектов двух учителей». Однако при жизни Петра осуществить просветительские планы не удалось, и первый русский учитель, Максим Терентьевич Суворов, прибыл на Балканы уже в правление Екатерины I, в августе 1725 года.

С миссии Максима Суворова начинается история россиян в Сербии. В городе Карловац на Австрийской военной границе им была открыта так называемая «Славянская школа», в которой готовили как будущих священников, так и преподавателей светских дисциплин. Примечательно то, что уже в XX веке (с 1921 по 1944 год) этот же город, поменявший к тому времени название на Сремски Карловцы, стал прибежищем Высшего церковного управления Русской православной церкви заграницей (РПЦЗ), отсюда уничижительное название Зарубежной церкви – «карловацкие раскольники». Мы в очередной раз видим, что уникальное дружественное отношение сербских светских и духовных властей к российским эмигрантам в XX веке не было случайностью. По большому счёту можно говорить о том, что митрополит Антоний (Храповицкий) в 1921 году пожал всходы семян, посеянных Максимом Суворовым в 1725 году.

Справедливости ради необходимо отметить, что у Суворова складывались довольно непростые отношения с сербскими церковными иерархами, которые вынуждены были подчинять свои устремления дипломатическим интересам Вены. Суворов переезжает из Карловца в Белград, чтобы там продолжить свою деятельность, но в 1732 году вынужден покинуть пределы Сербии и обратиться за помощью к российскому посланнику в Вене Ланчинскому. Разобравшись в ситуации, Ланчинский докладывает в Сенат, что миссия Суворова была успешной и её имеет смысл продолжить, несмотря на противодействие некоторых людей из окружения сербского митрополита и австрийских властей. Суворов отбывает для продолжения своей образовательной миссии в Петроварадин (нынешний сербский город Нови Сад), затем в Сегедин (в наши дни – венгерский город Сегед). В 1736 году Максим Суворов возвращается в Россию, однако одиннадцать лет его просветительской деятельности не проходят даром – он подготовил сотни священнослужителей и учителей, заложил основы сербского светского образования, завоевал авторитет среди сербов. Новый сербский митрополит Викентий Йованович, с которым у Суворова сложились вполне хорошие отношения, просит Синод продолжать присылать наставников из России, гарантируя им все необходимые условия.

Миссию Суворова продолжили другие российские просветители, в основном выпускники Киевской духовной академии – Э. Козачинский, П. Казуновский, Т. Климовский, Г. Шумлян, Т. Левандовский, И. Минацкий. Эммануил Козачинский возобновил работу открытой Суворовым школы в Сремских Карловцах, а себя провозгласил «префектом» школы. При Козачинском в Сремских Карловцах силами учеников школы была поставлена пьеса «Трагикомедия», написанная «префектом» по мотивам событий сербской истории. Эта скромная школьная постановка официально считается началом сербского театра, а сам Козачинский – первым сербским драматургом. Товарищи Козачинского занялись учительством в Белграде, Сегедине, Осиеке и Вуковаре. Однако установившийся в России в правление Анны Иоанновны политический режим, получивший в истории название «бироновщины», не слишком поощрял православное миссионерство и просветительство, да и балканское направление интерес для России потеряло. В конце тридцатых годов XVIII века большая часть «бурсаков» возвращается в Киев, за вычетом двоих, которые успели обзавестись семьями и предпочли остаться среди сербов.

После Козачинского и его товарищей русские учителя не появлялись на земле Сербии около ста лет, виной чему политическая ситуация в России и Австрии, а также напряжённость в отношениях обоих этих империй с Турцией. Однако, значительное число сербов отправляется на обучение в Россию, прежде всего, в Киевскую духовную академию в силу её близости к Балканам. За период с 1721 по 1768 год обучение в Киеве прошли 28 уроженцев Сербии, в том числе будущий учёный-историк Йован Рачич, просветители Дионисий Новакович и Евстафий Склеретич.

Русское влияние на населённые сербами области Австрии и сопредельные районы Турции привело к тому, что образованная часть местного населения начала отказываться от сербского языка в пользу некоего волапюка, названного «славено-сербским языком» и состоявшего из смеси языков сербского, русского и церковно-славянского. Причём язык этот становится не только литературным, но и повседневным разговорным языком, говорить на новом языке – «славянствовать» – должны все люди, претендующие на образованность. Несмотря на деятельность сербского просветителя XIX века Вука Караджича, создателя современного сербского языка, активно боровшегося с «славено-сербизмами» и старавшегося по возможности заменять их простонародными словами, «во многих выражениях современного литературного сербского языка заметны следы русских и церковно-славянских форм».

Продолжалось и переселение сербов в Российскую империю. Начавшись при Петре Великом, оно имело место на протяжении всей первой половины XVIII века, хотя число сербских мигрантов было относительно невелико. Переломным моментом для переселения сербов в Россию стали 1751-1752 годы. Австрийская императрица Мария-Терезия решила упразднить свободы, которыми пользовалось сербское население пограничного с Турцией района Военной границы, чем спровоцировала невиданную доселе волну миграций. За два года в Российскую империю переселилось столько же сербов, сколько за двадцать лет, прошедших с момента основания Иваном Албанезом первой сербской колонии в Новороссии. Показателен пример полковника Ивана Шевича, который, решив принять российское подданство, привёл с собой 210 мужчин с семьями, общим числом до пятисот человек. Кабинет российской императрицы Елизаветы Петровны, полагая, что сербы и впредь будут переселяться в Россию в таком же количестве, в 1751 году принимает решение о создании автономной области Новая Сербия (в северо-западной части Запорожья), а в 1753 – Славяносербии (между реками Бахмутом и Луганью). Оба территориальных образования были подчинены непосредственно Сенату и Военной коллегии.

Всего в правление Елизаветы Петровны на территорию современных Луганской и Кировоградской областей Украины переселяется до трёх тысяч сербов, преимущественно бывших до этого подданными Австрии, хотя имелись и беженцы из Турции. Поселенцы вели полувоенный образ жизни, схожий с казачьим, и должны были защищать юг России от набегов крымских татар, а также быть готовыми к мобилизации в случае военных действий России с Турцией в районе Дуная. Однако надежды российского правительства на неослабевающий поток переселенцев с Военной границы не оправдались. Императрица Мария-Терезия, поняв, что буферная зона, отделяющая Австрию от Турции, находится под угрозой исчезновения, восстановила часть ранее упразднённых льгот сербского населения, а с другой стороны строжайше запретила сербским офицерам переходить в российское подданство. Эти и ряд других мер, а также то, что земли, предлагаемые сербам для поселения в России, по преимуществу были дикими и неосвоенными, привели к тому, что к началу шестидесятых годов XVIII века сербская военная эмиграция в Россию практически прекратилась.

Обе сербские области потеряли автономию и вошли в состав Новороссийской губернии при Екатерине II (1764 год). Сербским переселенцам, имевшим офицерские звания, было даровано дворянство и поместья в сопредельных областях, рядовые сербских полков становились государственными крестьянами без права передачи их государством в частную собственность, что было оговорено особым указом. В силу одинаковой веры, схожести языков и обычаев сербские переселенцы чрезвычайно быстро были ассимилированы россиянами и малороссами. На 1862 год о сербском происхождении своих предков в Новороссии помнили не более тысячи человек, к 1900 году всякие следы присутствия сербских поселенцев теряются. Многие обрусевшие сербы оставили значительный след в российской истории, самый известный из них, вероятно, генерал М. А. Милорадович, имя которого для большинства россиян ассоциируется, к сожалению, только с восстанием декабристов и выстрелом Каховского, хотя Милорадович, безусловно, заслуживает памяти как боевой генерал. Можно вспомнить также Н. И. и Л. И. Депрерадовичей, внуков одного из основателей Новой Сербии Райко Прерадовича, блистательных боевых генералов, известных скорее как активные участники свержения Павла I.

История сербских поселений, равно как и сербов на русской службе, принципиально важна для понимания отношения этого народа к России. Готовность Сербии принять русских эмигрантов в 20-е годы XX века напрямую проистекает из готовности России принять сербских беженцев в XVIII–XIX веках и того вклада, который Россия внесла в формирование сербской культуры. Для многих тысяч сербов Россия стала второй родиной, а автономные области в составе Российской империи они рассматривали как зародыш будущего сербского государства под эгидой российского императора. Новая Сербия и Славяносербия стоят в том же ряду, что «новый Израиль» под властью русского царя, на который уповал средневековый сербский летописец, и «православная Иллирия», о которой мечтал Георгий Бранкович.

Очевидно, что поддержка Россией православного населения Балкан, активное привлечение сербов и черногорцев на российскую службу, создание особых условий для сербских переселенцев были обусловлены не альтруизмом, а геополитическими интересами России, которые в отношении Балкан со времён Ивана Грозного по сей день изменились мало. Но вплоть до середины XIX века, когда получившая автономию от Турции Сербия начала пытаться выстраивать собственную международную политику, интересы России практически полностью перекликались с чаяньями сербского народа. Поэтому здесь уместно говорить не о «прозелитизме» России на Балканах, а о принципиальной тождественности русской и сербской национально-политической парадигмы.

Конец XVIII века в российской внешней политике проходит под знаком обострения отношений с Турцией и последующих Русско-турецких войн. 19 января 1769 года Екатерина II издаёт воззвание к балканским христианам «на славянском и греческом языках», в котором призывает православных подданных Османской империи к восстанию и активному сопротивлению туркам. Воззвание начинает распространяться на Балканах российскими агентами. Однако если Черногория и Босния отвечают на начало Русско-турецкой войны массовыми вооружёнными восстаниями, то в Сербии имеют место лишь незначительные волнения. Это связано с очень неудачным для сербов исходом последней австро-турецкой войны (1737-1739 годов), вследствие которой Австрия потеряла свои владения к югу от Дуная, в том числе Белград, а население севера Сербии (вновь образованного Белградского пашалыка) подверглось со стороны турок жесточайшим репрессиям. Только к восьмидесятым годам XVIII века сербы накопили достаточно сил для нового восстания.

В 1787 году недовольная условиями Кючук-Кайнарджийского мира Турция объявила войну России, не зная о заключённом незадолго до этого военном союзе между Россией и Австрией. Начало войны послужило толчком к развитию антитурецкого движения в Сербии. Сербские повстанцы освобождают север страны, а в 1788 году австрийская армия в очередной раз отбивает у турок Белград. Но эта победа оказывается недолговременной. В 1791 году, по условиям Систовского мирного договора, Австрия уступает все завоеванные территории Турции. Эти события имеют два принципиально важных для истории взаимоотношений России и Сербии последствия. Во-первых, сербы окончательно утрачивают веру в способность Австрии помочь их освобождению от турок. Отныне устремления сербов не только в области образования и религии, но и в военной сфере связаны, прежде всего, с Российской империей. Во-вторых, большое количество имеющих боевой опыт сербов в очередной раз устремляется в Россию. Кто-то из них оседает в находящихся под протекцией России дунайских княжествах Молдавии и Валахии в ожидании начала новых боевых действий, кто-то вливается в ряды Бахмутского гусарского корпуса, возникшего на месте упразднённых сербских автономий.

Правление Павла I стало непростым испытанием для российско-сербских отношений. Императора, провозгласившего себя великим магистром Мальтийского ордена, многие подозревали в отказе от православия, что вполне логично, поскольку орден Св. Иоанна Иерусалимского априори является католическим. На Балканах начинается брожение умов, российского императора называют антихристом. Справедливости ради надо отметить, что подобные умонастроения экспортируются из самой России, так как православный клир в массе своей Павла с его реформами не понял и не принял. Неприятием связи Павла с орденом и отказом императора от традиционной православной обрядности может отчасти объясняться и активное участие в его свержении братьев Леонтия и Николая Депрерадовичей и других сербских офицеров на русской службе.

Восшествие на престол в 1801 году Александра I породило большие ожидания среди сербов. В 1803 году аудиенцию у императора имеет пивский архимандрит Арсений Гагович, который призвал Александра устремить свой взор на Сербию и содействовать избавлению сербов от турецкого ярма. Архимандрит был принят в целом благосклонно и даже в чем-то обнадёжен. В начале 1804 года Карловацкий митрополит Стефан Стратимирович направляет Александру I подробнейший «мемуар», в котором описывает текущую ситуацию в регионе, просит военной помощи в освобождении Сербии от турок и возобновления деятельности русских учителей. Весною 1804 года отдельные антитурецкие вылазки сербских повстанцев, ставшие ответом на очередную волну репрессий со стороны турок, подчиняются единому руководству. Во главе восстания становится Георгий Петрович (Карагеоргий).

Часть II

С самого начала Первого сербского восстания Карагеоргий ведёт активную внешнюю политику. В сентябре 1804 года в Петербург прибывает сербское «великое посольство» во главе с протоиереем Матией Ненадовичем, одним из лидеров восставших. Российский министр иностранных дел Адам Чарторыйский сербскую депутацию принял холодно и посоветовал посланцам Карагеоргия решать свои вопросы непосредственно с Турцией, хотя и обещал дипломатическую поддержку России. Вообще, русско-сербские отношения в этот период оказываются поставлены в зависимость от международных союзов, в которые Россия вступала и выходила, постоянно меняя вектор своей внешней политики. В частности, после разгрома русско-австрийской армии под Аустерлицем Россия заключает мирный договор с Турцией, который препятствует оказанию активной помощи сербским повстанцам. Только в 1806 году Россия переходит к активным боевым действиям против Турции.

На Дунай с Днестра перебрасывается армия под командованием генерал-фельдмаршала И. Михельсона, который сразу же направляет к Карагеоргию своего представителя, генерал-майора Ивана Ивановича Исаева. Исаев моментально проникается симпатией к восставшим, шлёт командованию восторженные реляции и даже непосредственно принимает участие в боевых действиях, что совершенно не вменялось ему в обязанности. Одновременно с этим повстанцы добиваются небывалого успеха – самостоятельно овладевают Белградом и рядом других турецких крепостей, полностью очистив Центральную Сербию от турок. В мае 1807 года первый отряд русской армии под командованием Исаева вступает на землю Сербии. Отряд, правда, насчитывает всего тысячу человек, но и этого достаточно, чтобы посеять панику среди турок. 17 мая отряд Исаева встречается с отрядом сербского воеводы М. Стойковича, совместно они наносят турецкой армии поражение у села Штубник, а затем осаждают крепость Неготин, где имелся большой турецкий гарнизон.

Первая совместная победа русского и сербского оружия переполняет оптимизмом руководителей восстания, которые полагают, что отныне всегда смогут рассчитывать на российскую военную помощь. Как бы в подтверждение этого в конце июня в сербский лагерь под Неготином прибывает эмиссар Александра I маркиз Паулуччи. Результатом переговоров стала так называемая «Конвенция Карагеоргий – Паулуччи». Конвенция в письменном виде зафиксировала надежды, возлагаемые сербами на Россию. Сербы фактически признавали над собою суверенитет российского императора и просили назначить им управителя, который помог бы организовать государственную власть и выработать конституцию. Первый пункт конвенции гласит: «Кроме всего, первое желание есть сербского народа быть под покровительством его императорского величества Александра Первого. Народ сербский всенижайше просит, чтобы его императорское величество в управлении способного землеуправителя скорее определил, который бы в приличный порядок народ привёл, землю сербскую расположил и по нравам народа конституцию устроил».

Оговаривалось назначение в Сербию российских чиновников, введение русских военных гарнизонов и комендантов в крепостях на территории Сербии, направление российских военных специалистов и инструкторов для создания сербской армии, российских медиков для обустройства госпиталей, технических специалистов для создания промышленного производства, прежде всего в военных целях. Но конвенция не была ратифицирована Александром I. Характерно то, что такая форма помощи не была навязана сербам, а наоборот, сербы настаивали на возможно большей интеграции с Россией, вплоть до официального вхождения в состав Российской империи.

Это совершенно не удивительно, если иметь в виду всю предшествующую историю русско-сербских связей. Сербы не представляли существования независимого от турок национального сербского территориального образования (княжества, области) вне орбиты православной Российской империи. Мы видим перед собой устойчивую геополитическую концепцию, прослеживающуюся от первых обращений сербских митрополитов к Ивану III вплоть до XIX века. И совершенно не случайно то, что конвенция практически дословно повторяет призыв киевлян к варяжским князьям: «Страна наша велика и обильна, а порядка (по другой версии – урядника, то есть управителя) в ней нет».

Сложно сказать, как складывались бы отношения России и Сербии, если бы Конвенция вступила в действие. К сожалению, дальнейшие события показали, что претворять в жизнь ожидания сербских повстанцев Александр I не собирался. Одновременно с пребыванием Паулуччи в Сербии российский посланник Л. С. Лашкарев вёл в молдавской Слободзее переговоры с эмиссарами турецкого султана. Только что заключённый Тильзитский мир с Наполеоном делал Россию и Францию странами-союзницами и разрушал русско-австрийскую антитурецкую коалицию. По условиям Сободзейского мира с Турцией, все части российской армии выводились с территории Сербии, а турецкие гарнизоны возвращались в освобождённые сербами крепости. Единственное, что гарантировалось сербам – личная неприкосновенность всех, принимавших участие в восстании, включая Карагеоргия и других воевод.

Практически одновременно с выводом русских войск из Сербии в Белград прибывает чиновник Азиатского департамента Министерства иностранных дел Российской империи, действительный статский советник Константин Константинович Родофиникин, первый российский государственный деятель, имевший многолетнюю официальную миссию в Сербии. Родофиникин – личность невероятно противоречивая. По происхождению он являлся греком, что заставляло Карагеоргия и его соратников опасаться попадания Родофиникина под влияние «турецкоподданых» греков. Принимают его без энтузиазма, о чём свидетельствует доклад фельдмаршала Михельсона в Петербург: «Сербские депутаты просят Александра I по своей воле назначить конкретное лицо в качестве управителя, но в целях ускорения вопроса они согласны принять и К. К. Родофиникина».

Вместо того чтобы заняться «устроением» сербского государственного аппарата, для чего его, собственно, и послали в Белград, Родофиникин сразу же заваливает Министерство иностранных дел России и руководство Дунайской армии письмами, в которых жёстко критикует Карагеоргия и призывает Россию не оказывать ему никакой поддержки. Что касается законотворческой деятельности Родофиникина, то советская историческая наука оценивает её как «неуклюжую попытку чиновника Азиатского департамента царского Министерства иностранных дел насадить в Сербии чуждый местным условиям сословный строй (введение дворянства, передача власти «правительствующему Сенату» и т. д.)». Александр I написанный Родофиникиным проект сербской конституции не утвердил, миссия его в Сербии, в целом, также была не слишком высоко оценена императором. В 1810 году в Белград прибывает генерал Егор Гаврилович Цукато, принимающий у Родофиникина полномочия российского представителя по причине «полной неспособности последнего (т. е. Родофиникина) договориться с сербами».

Винить в неуспехе первой российской дипломатической миссии в Сербии нужно, естественно, не лично Родофиникина, а государственную власть как таковую, которая не имела адекватного представления о положении дел в Сербии и устремлениях сербского народа. Резонанс между Россией и Сербией, столь явно прослеживавшийся со времён Ивана III вплоть до Петра Великого, к правлению Александра I был безвозвратно утерян. На момент Первого сербского восстания интересы российской верховной власти на Балканах заключаются не в защите угнетённого славянского православного населения от «нечестивых агарян», а в обеспечении непрочного мира путём сложных дипломатических интриг. Время показало неэффективность такой тактики.

Возобновление боевых действий между Россией и Турцией в 1809 году внесло ещё ряд побед в историю русско-сербских военных отношений. Русские отряды под командованием преданного делу освобождения сербов И. И. Исаева форсируют Дунай и успешно штурмуют турецкую крепость Кладово. Затем в ходе совместных с сербскими повстанцами действий турецкая армия оказывается отброшеной к городу Ниш – это максимальный предел, до которого удавалось продвинуться австрийской армии во время австро-турецких войн. В 1810 году в Сербию направляется уже упоминавшийся генерал Егор Цукато, прекрасно показавший себя во время итальянских походов А. В. Суворова. Цукато разбивает турецкие отряды у крепостей Бирза-Паланка и Праово, в награду за что получает орден Св. Анны I степени. Ему же принадлежит идея формировать из неорганизованных сербских кавалеристов отряды наподобие казацких, буквально названные «сербскими казаками». 10 августа 1810 года Цукато погиб на земле Сербии от взрыва турецкой гранаты.

Очевидно, что российская военная миссия в Сербии, несмотря на определённую специфику, оказалась значительно более успешной, чем гражданская. К 1811 году российские власти, кажется, начинают осознавать те выгоды, которые может принести России традиционно пророссийское расположение сербов. Петербург начинает учитывать специфические условия, в которых находятся сербские повстанцы, и некоторые особенности национального самосознания сербов. К весне 1812 года освобождённая территория Сербии состоит из всего Белградского пашалыка, включая крепости, очищенные от турецких гарнизонов, а также шести нахий (округов) из соседних областей. На большие территории сербские повстанцы на тот момент и не претендовали. Карагеоргий объявил себя единоличным наследуемым правителем Сербии и решил проблемы с внутренней оппозицией. В принципе, следующим закономерным этапом должно было стать провозглашение Сербии автономным княжеством под российским протекторатом, по образцу Молдавии и Валахии. Этому, однако, не суждено было сбыться.

Сербия в очередной раз оказывается разменной картой в политических играх великих держав. Предвидя неминуемую интервенцию Наполеона в Россию, Александр I стремится заключить мир с Турцией как можно быстрее, по возможности сохранив за Россией непосредственно примыкающие к границам империи территории (Молдавию), взамен уступив туркам территории, более отдалённые. По условиям подписанного 5 мая 1812 года в Бухаресте мирного договора между Россией и Турцией, Сербии в перспективе предоставлялась автономия, об условиях которой сербы должны были договариваться с Турцией сепаратным образом. Возведённые сербами во время войны при участии России укрепления должны были быть уничтожены, турецкие гарнизоны возвращались в крепости, существовавшие до войны. 24 июня 1812 года армия Наполеона вторглась в Россию. К августу русские войска с территории Сербии были полностью выведены. Сербам, по условиям Бухарестского мира, оставалось лишь пассивно дожидаться возвращения турецких гарнизонов.

Предвидя рост антироссийских настроений, Петербург направляет в Сербию видного российского военного деятеля и дипломата, по рождению черногорца из Боки Котороской, графа Марко (Марка Константиновича) Ивелича. Ивелич к тому моменту выполнил не одно особо ответственное поручение на Балканах, но на этот раз на него была возложена практически невыполнимая миссия – объяснить сербам, почему Россия их оставила, и вернуть их расположение, сохранив таким образом Сербию в российской орбите. Удивительно то, что Ивеличу поставленную задачу выполнить удалось. Результатом деятельности Ивелича становится принятая на скупщине (народном соборе) присяга Сербии в вечной верности России и торжественный адрес на имя Александра I.

К сожалению, наступление Турции обещания Ивелича предотвратить не могли. Несмотря на героическое сопротивление сербских повстанцев, к сентябрю 1813 года турки занимают всю территорию Сербии, освобождённую в ходе восстания. 25 сентября турки занимают Белград, турецкая армия на 12 дней получает Сербию в своё полное распоряжение, дозволяются любые грабежи, убийства и насилия. Эти 12 дней перечеркнули все достижения Первого сербского восстания, страна была буквально залита кровью. Что касается позиции России во время разгрома Первого сербского восстания, то здесь, увы, гордиться нечем. К 1813 году костяк армии Наполеона был уничтожен, боевые действия перенесены в Центральную Европу, к антинаполеоновской коалиции примкнули Пруссия, Австрия, Великобритания и Швеция. В этой ситуации Россия вполне могла себе позволить перебросить хотя бы незначительную часть войск на балканскую границу с Турцией, отправить военных наблюдателей с широкими полномочиями в Сербию и т. д. Двенадцатидневной резни вполне можно было избежать, прими Россия большее участие в судьбе сербов. Но российский император был слишком увлечён преследованием Наполеона и созданием новой европейской коалиции, чтобы думать о периферийной Сербии. К сожалению, вспомнили о сербах только после Лейпцигской битвы, когда изменить что-то уже не представлялось возможным – Сербия была разорена, вожди восстания бежали.

История российского участия в Первом сербском восстании буквально соткана из противоречий. Провал «устроительной» миссии К. Родофиникина и невероятный успех «разъяснительной» поездки М. Ивелича. Сражения, выигранные отрядами И. Исаева и И. Орурка у превосходящих турецких сил, и поспешные отводы российских войск с только что завоеванных позиций в угоду дипломатическим хитросплетениям Петербурга. С одной стороны, сотни россиян, отдавших свою жизнь за свободу Сербии, от генерала Е. Цукато до казаков и рядовых солдат, чьи имена история не сохранила. С другой – десятки тысяч сербов, убитых во время двенадцатидневной резни, произошедшей исключительно благодаря невниманию российского правительства к Сербии. Главный итог этих событий – падение доверия сербов к Российской империи. Россия, безусловно, продолжает оставаться для Сербии маяком в делах образовательных, культурных и духовных. В эффективность же российского военного вмешательства сербы больше не верят и на милость российского императора не уповают. Следующая большая российская военная акция в Сербии датируется 1876 годом – должно было смениться целое поколение, чтобы к сербам вернулась вера в российскую военную помощь.

Отношения России и Сербии после подавления Первого сербского восстания и вплоть до конца правления Александра I развивались не слишком успешно и не в пользу Сербии. С воцарением императора Николая I Балканы снова оказываются в центре внимания России. Адрианопольский мирный договор, подведший итоги Русско-турецкой войны 1828-1829 годов, обязывал султана предоставить Сербии автономию, а возглавившего повстанцев после гибели Карагеоргия воеводу Милоша Обреновича утвердить верховным правителем. В 1830 году был объявлен султанский хатт-и-шариф, предоставлявший территориям, освобождённым сербами во время Первого восстания, статус автономного княжества, Обренович становился князем, в случае смерти княжеская власть закреплялась за его потомками. Отсюда берёт своё начало современное сербское государство и его первая правящая династия.

Необходимо отметить, что в отношении государственного устройства княжество Сербия продолжало в значительной степени зависеть от России. После нескольких неудачных попыток верхушки сербского общества обязать князя Милоша принять конституцию в Белград прибыл адъютант Николая I, князь Василий Андреевич Долгоруков, на которого была возложена «устроительная» миссия, проваленная в своё время К. Родофиникиным. В 1837 году Милош Обренович издаёт написанный фактически под диктовку Долгорукова указ, в котором перечисляются основные положения конституционного проекта. Прежде всего, ограничивается экономическая вседозволенность князя и его присных, грабивших население в первые годы автономии чуть ли не больше турок, а также окончательно ликвидируются земельные владения турецких помещиков. В Сербии создаются суды европейского образца, отменяются телесные наказания, вводятся пенсии для государственных служащих и некий аналог российского Табеля о рангах. Сербские крестьяне оставались лично свободными, помещичье землевладение в стране не вводилось. Также Россия настаивала на ограничении власти князя Советом, по образцу Правительствующего совета в годы Первого сербского восстания. Фактически, можно констатировать, что государственное устройство, навязанное Россией Сербии вопреки воле Милоша Обреновича, было более либеральным, чем в самой Российской империи.

В 1838 году в Белграде впервые открываются консульства иностранных держав – сначала английское, затем французское и российское, которое возглавил Герасим Васильевич Ващенко – первый постоянный дипломатический представитель России в Сербии. Ващенко докладывает в Петербург, что ту часть конституции, которая ограничивает власть князя и обязываеть его созвать Государственный совет, Милош исполнять не собирается. Милош Обренович пытается устроить государственный переворот, опираясь на английского консула, однако направляемая Ващенко оппозиция блокирует Милоша в его дворце и вынуждает отречься от власти в пользу сына Михаила (1 апреля 1839 года). В качестве признания заслуг Ващенко в отстранении амбициозного и непредсказуемого авторитарного правителя от власти Петербург повышает его по службе и делает не просто консулом, а генеральным консулом на Балканах. В 1843 году российское представительство возглавляет Я. И. Данилевский, отец известного философа, идеолога панславизма Николая Данилевского. Затем генеральным консулом становится Ф. А. Туманский, бывший консул в Яссах, кишинёвский знакомый Пушкина, однако о былом влиянии русского консула на политику сербских князей речь уже не идёт. Более того, в 1853 году князь и правительство объявляют консулу Туманскому бойкот за его попытки (не увенчавшиеся успехом) противодействовать усиливающемуся влиянию Франции. Не выдержав такого позора, Туманский, достаточно пожилой человек, умирает от разрыва сердца. Престиж российского консула в Сербии удалось восстановить видному учёному и дипломату А. Г. Влангали (1860-1863 гг.), ещё более влияние русского консула было упрочено при А. П. Шишкине (1863-1875 гг.).

При всей сложности политических отношений России и Сербии в 30-50-е годы XIX века в области культуры Россия продолжала оставаться для сербов основным ориентиром. В 1846 году князь Александр обращается к императору Николаю I с просьбой об отправке в Сербию русских учителей, ссылаясь, естественно, на опыт М. Суворова и Э. Козачинского. На следующий год российские учителя В. Т. Вердиш и Д. А. Рудинский прибыли в Белград. В семинарии Св. Саввы в сербской столице Вердиш стал преподавать библейскую географию, а Рудинский – русский и церковнославянский языки. М. Миличевич, один из их учеников, вспоминал, что «только из уст этих двух преподавателей, особенно Рудинского, мы услышали чистый и приятный русский язык». Если Суворов и Козачинский действовали практически в атмосфере культурного вакуума, то к моменту приезда Вердиша и Рудинского в Белграде действовало значительное количество учебных заведений – лицей (открыт в 1838 г.), инженерная школа (1846 г.), военная академия (1850 г.), сельскохозяйственная школа (1853 г.). Тем не менее появление русских учителей оказало огромное влияние на культурную ситуацию в стране.

В 1855 году российским императором становится Александр II, первые годы правления которого характеризуются значительной либерализацией общественного устройства России и более взвешенной внешней политикой. Последнее связано в том числе с назначением министром иностранных дел Александра Михайловича Горчакова (в 1856 году). Новое видение ситуации на Балканах, возобладавшее в России благодаря Горчакову, заключалось в том, что Сербия должна окончательно освободиться от Турции своими силами. Миссия России заключалась в том, чтобы помочь сербам создать боеспособную армию и вооружить её. К 1867 году под давлением России из Сербии были выведены все турецкие военные гарнизоны. Также Турция была вынуждена разрешить России поставлять в Сербию оружие и боеприпасы через территорию Румынии. Российская империя выделила Сербии несколько крупных денежных займов как на военные, так и на гражданские нужды. В Белграде постоянно находятся российские военные инструкторы, несколько раз для ревизии сербской армии приезжают высшие чины российского Генерального штаба.

Чрезвычайную важность для балканской политики России имеет также крепнущая и становящаяся всё более популярной идеология славянофильства. К концу пятидесятых годов славянофилы переходят от разговоров в московских литературных салонах к созданию славянских комитетов, призванных, в первую очередь, содействовать освобождению славян, находящихся под турецкой властью. В 1860 году видные славянофилы А. С. Хомяков, М. П. Погодин, К. С. Аксаков, И. Д. Беляев направляют сербскому князю пространное письмо с уверениями в глубочайшей симпатии к сербскому народу и готовности приложить все возможные усилия для помощи в развитии сербской науки и культуры, а также в обретении Сербией окончательной независимости от Турции. Сербские власти не восприняли заверения славянофилов всерьёз, посчитав их не более, чем красивыми словами. Однако Россия вступала в совершенно иную эпоху, кардинально отличную от времён императора Александра I, в которую складывались взгляды таких сербских политических долгожителей, как Милош Обренович. Общественное мнение и общественные организации начинают становиться важнейшим фактором в политической жизни России, как это наглядно показала сербско-турецкая война 1876 года.

К концу семидесятых годов XIX века славянофильство в России становится наиболее влиятельной идеологией, особенно в военных и дипломатических кругах. Славянофильские взгляды открыто декларирует наследник престола, великий князь Александр (будущий Александр III). Активными славянофилами являются руководитель Азиатского департамента российского МИДа П. Н. Стремоухов, посол в Стамбуле граф Н. П. Игнатьев, посол в Вене Е. П. Новиков, российские консулы в Белграде, Дубровнике, Сараево, Риеке, Мостаре, Шкодере. Славянофилов в российском МИДе не устраивает осторожная политика канцлера Горчакова. Опираясь на авторитет Игнатьева и молчаливую поддержку великого князя Александра, они начинают подталкивать сербское правительство к войне с Турцией, обещая, что сербам «нужно будет продержаться ровно два месяца», за это время славянофилы так раскачают общество, что император и Горчаков будут вынуждены Сербию поддержать.

В 1875 году вспыхивает восстание в турецкой Боснии, быстро перекинувшееся на Черногорию и Болгарию. 18 июня 1876 года войну Турции объявила Сербия. Несмотря на то, что официально российский МИД действия Сербии не одобрил, в княжество устремились тысячи российских добровольцев: по официальным данным, в Сербию прибыло 3000 российских подданных, из них 700 офицеров. Славянские комитеты по всей России проводили «подписку», т. е. сбор добровольных пожертвований в пользу Сербии. В конце июня в Сербию прибывает генерал Михаил Григорьевич Черняев, герой Туркестана, владелец славянофильской газеты «Русский мир». Черняев принимает сербское подданство и становится главнокомандующим сербской армией, командующими всеми крупными войсковыми соединениями также становятся русские офицеры.

В первые недели войны сербско-русская армия наносит ряд крупных поражений туркам, однако закрепить и развить успех Черняеву не удаётся. Под Алексинцем и Джунисом турецкая армия наносит сербам сокрушительное поражение. От полного разгрома Сербию спасло только вмешательство официальной русской дипломатии в лице покровителя Черняева графа Н.П. Игнатьева, 19 октября предъявившего туркам ультиматум о немедленном прекращении боевых действий. К войне с Россией Турция была не готова и от дальнейшей интервенции в Сербию воздержалась. Всего сербско-турецкая война 1876 года продолжалась четыре месяца.

Неуспех генерала Черняева связан с целым рядом моментов. Российский МИД не одобрял его «авантюру», во всяком случае, поначалу. Единства среди российских добровольцев не было, более того, некоторые из них вообще отказывались подчиняться Черняеву (среди несогласных были, в частности, видные социалисты-народники С. М. Степняк-Кравчинский и Д. А. Клеменц). Не стоит забывать и о том, что сербская армия практически не обладала опытом боевых действий и к войне была не готова, несмотря на щедрые русские дотации. Сербский князь Милан Обренович возложил на Черняева всю вину за проваленную военную кампанию, по окончании боевых действий генерал был объявлен персоной нон грата и лишён сербского гражданства. Вообще, о нём в Сербии сохранилась, скорее, недобрая память. Этого нельзя сказать о тысячах российских добровольцев, бескорыстно и безвозмездно стремившихся помочь Сербии, многие из которых навечно остались в сербской земле. Этих людей вплоть до установления на Балканах коммунизма почитали как народных героев.

Нельзя пройти мимо истории полковника Николая Николаевича Раевского, по мнению многих литературоведов, являющегося прототипом Вронского из «Анны Карениной» Л. Н. Толстого. Раевский добровольцем, на собственные средства приехал в Сербию, охотно вступил в армию под командованием Черняева, погиб 20 августа 1876 года во время сражения у села Горни Ардовац. Похоронен в близлежащем монастыре Св. Романа, позднее прах Раевского был перенесён в Россию, а на месте его гибели воздвигнута сохранившаяся и поныне часовня. «Реальный участник событий и литературный персонаж, полковник Раевский и граф Вронский, сплелись в сознании сербов в единый образ. И любой образованный человек не только расскажет, куда Толстой отправил своего героя умирать, но и воспроизведёт, пересыпая легендами, его службу в Сербии и героическую смерть, словно дописывая за автора эпилог романа», – утверждает югославский историк М. Югович [xix].

Дисбаланс между славянофильскими воззрениями значительной части российской элиты и традиционным европоцентризмом правящих особ исчез с воцарением в 1881 году Александра III. Однако вплоть до 1903 году отношения России и Сербии складывались не лучшим образом в силу проавстрийских настроений Милана Обреновича, недовольного разделом «турецкого наследства» после Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В 1878 году княжество Сербия получило официальную независимость от Турции, в 1882 году Милан Обренович при поддержке Австро-Венгрии провозгласил себя королём. Ориентация правителя Сербии на Австрию, естественно, вызывала неприятие Александра III, именно к этому периоду относится его знаменитая фраза: «У России нет друзей, кроме Черногории» (из всех балканских стран только Черногория придерживалась последовательно русофильского курса).

В 1889 году король Милан Обренович, осознавая свою непопулярность среди населения, отрекается от престола в пользу сына Александра. На короткое время новый сербский король сближается с российским императором, однако вскоре оказывается вовлечён в интриги сербских политических партий и отказывается от русофильской платформы. В 1903 году сербское офицерство устраивает государственный переворот, Александра Обреновича убивают, а на место короля сербская скупщина (парламент) приглашает Петра Карагеоргиевича, внука Карагеоргия. 1903-1917 годы могут считаться периодом практически полного взаимопонимания и взаимной поддержки между Сербией и Россией. Николай II, как и его отец, придерживался славянофильских взглядов и открыто симпатизировал Сербии, король Пётр и премьер-министр Сербии Никола Пашич последовательно ориентировались на Россию. В сербско-австрийских «таможенных войнах» 1906-1911 годов, Балканских войнах 1912-1914 годов по вопросу о территориальной принадлежности Македонии, Косово и Метохии, Новопазарского санджака Россия отстаивала на мировой арене интересы Сербии, а Сербия проводила на Балканах политическую линию, объективно выгодную России.

Часть III

Наметившийся русско-сербский политический и культурный альянс был проверен на прочность после убийства 23 июля 1914 года в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда и предъявления Австрией Сербии так называемого «июльского ультиматума». Эти события хорошо известны всем, хоть сколько-нибудь интересующимся историей. Сербия приняла девять из десяти пунктов ультиматума, однако Австро-Венгрия сочла это недостаточным и в одностороннем порядке объявила Сербии войну. 27 июля, ещё до официального объявления войны Австрией, Николай II оповестил короля Петра и регента Александра Карагеоргиевичей, что при любом развитии событий Россия поддержит Сербию. В ответ на официальное объявление Австрией войны в России сразу же была объявлена мобилизация. Как следствие этого, 1 августа войну России объявила Германия.

Во время войны Россия чисто физически не имела возможности поддержать сербскую армию своими войсками, однако в 1915-1916 гг. Сербия регулярно получала из России оружие, боеприпасы, снаряжение (через порты на Дунае и в Эгейском море), в страну также было направлено несколько российских санитарных отрядов. Если поначалу Сербия одержала ряд значительных побед над австрийской армией, то после переброски на Балканы германской армии и вступления Болгарии в союз с Германией и Австрией Сербия была обречена. В декабре 1915 – январе 1916 года разгромленная превосходящими силами Центральных держав сербская армия, а вместе с ней правительство, королевская семья и большое количество мирного населения скитались по бесплодным гористым районам на границе Черногории и Албании, пытаясь пробиться к портам Дуррес и Влера в Северной Албании. Регент Александр Карагеоргиевич надеялся, что из портовых городов силы Антанты эвакуируют сербскую армию на греческие острова, однако Франция, чей флот находился в Адриатическом море, не спешила это делать.

В этой трагической истории судьбу сербской армии решила Россия. В конце января 1916 года Николай II обратился к президенту Франции и премьер-министру Англии, проинформировав их, что если сербская армия не будет эвакуирована, Россия в одностороннем порядке заключит мир с Германией и Австрией на любых условиях. Напуганные такой перспективой, правительства Англии и Франции организовали переброску сербской армии на греческий остров Корфу. Это позволило сербским войскам перегруппироваться и позже принять участие в боевых действиях на Салоникском фронте. Но главное, был спасён престиж Сербии, представители правящей династии, офицерства, национальной элиты, а также атрибуты государственности. Сербы отступили, но не сдались. Этим событиям и участию в них России посвящена самая известная сербская народная песня «Тамо далеко», и по сей день являющаяся для любого серба своего рода символом веры.

Начиная с 1917 года амплитуда маятника русско-сербских отношений, о котором шла речь в начале статьи, смещается в противоположную сторону. В России начинается эпоха революций и смуты. Сербия же, наоборот, после распада Австро-Венгерской империи стала стержнем нового государства – Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС). Помимо Сербии и славянских областей Австро-Венгрии (Словения, Хорватия, Далмация, Босния и Герцеговина) в состав государства вошли Черногория и Македония. Площадь нового государства под властью Карагеоргиевичей превышала площадь княжества Сербия более чем в пять раз. С учётом незавидной ситуации в Болгарии после разгрома Центральных держав можно говорить о том, что новое государство – Королевство СХС – с 1918 года становится региональным гегемоном на Балканах. К 1921 году разнородные территории, вошедшие в состав Королевства СХС, уже представляли собой в экономическом отношении единое целое, а принятая в этом году Конституция (т. н. «Видовданская конституция») окончательно оформила политический профиль нового государства: КСХС провозглашалось парламентской монархией, однако парламент являлся структурой в значительной степени декоративной. Национальные движения, в том числе сербское, не поощрялись, основной идеологией нового государства стал «югославизм».

Первые беженцы из объятой Гражданской войной России появляются в Сербии уже в конце 1919 года, после французской эвакуации Одессы. Однако основная часть беженцев оказывается на Балканах после падения генерала А. И. Деникина, захвата большевиками Новороссийска (март 1920 г.) и изгнания из Крыма армии П. Н. Врангеля (ноябрь 1920 г.). Беженцев из Крыма и Новороссии вывозили по морю преимущественно в Стамбул, болгарскую Варну и румынскую Констанцу. После скитаний по Балканам значительная часть этих людей осела именно в Королевстве СХС. По определению Владимира Альбиновича Маевского, историка русской эмиграции и современника событий, «русские въехали тогда в сербскую землю, не стесняемые никакими квотами, визами, ограничениями, паспортами и пр. Братская страна впускала к себе русских, не стесняя их формальностями, которые существовали при въезде в европейские и американские государства. Это следует запомнить и помнить с благодарностью…».

Причиной притягательности КСХС, и в первую очередь Сербии, для русских беженцев стало и то, что Королевство сербов, хорватов и словенцев было готово принять не только людей как таковых, но и позволить разместиться на своей территории организационным структурам российских апатридов. 31 августа 1921 года Архиерейский собор Сербской православной церкви постановил принять под свою защиту Высшее церковное управление Русской Православной церкви с сохранением её самостоятельной юрисдикции. Резиденцией ВЦУ стал Патриарший дворец в Сремских Карловцах, городе, где за двести лет до этого Максим Суворов открыл свою «Славянскую школу». 21 ноября того же года в Сремских Карловцах состоялся церковный Собор, на котором была сформирована концепция Русской православной церкви за границей (РПЦЗ) и созданы её управляющие органы, разместившиеся там же, в Сремских Карловцах.

В этом же городе был размещён Главный штаб и Верховное командование вооружёнными силами юга России во главе с генералом П. Н. Врангелем, а позднее – управление Российского общевоинского союза (РОВС). Сам генерал Врангель по поводу возможности сохранить организационные структуры российской армии писал: «Как в бою развёртывается полк, разбивается на батальоны, роты, взводы, звенья, так армия-изгнанница из лагерей Галлиполи, Лемноса, Кабакджи разошлась по братским славянским странам… Рассыпалась, но осталась Армией – воинами, спаянными единой волей, одушевлёнными единым порывом, одной жертвенной готовностью. Среди тяжёлых испытаний Армия устояла…». Таким образом, Сербия, а если ещё точнее – Сремски Карловцы, «стали своеобразным центром беженцев, влияние которого распространялось далеко за пределы Королевства СХС». Генерал Врангель пытался повлиять и на финансовые потоки российской эмиграции путём созыва в Белграде так называемого Русского совета. Однако эта структура оказалось нежизнеспособной, подчинить единому руководству экономическую активность русской эмиграции не удалось, в 1922 году Русский совет был упразднён.

Прежде чем продолжить описание жизни российских апатридов в Королевстве СХС, необходимо определиться с терминологией. В отечественной исторической науке применительно к россиянам, бежавшим от ужасов большевизма, устойчиво употребляется термин «первая волна эмиграции». Вопрос в том, насколько правомочно называть этих людей эмигрантами, ведь они покинули родину не добровольно и осознанно, а под угрозой физического уничтожения большевиками, в спешке, зачастую вообще не понимая, куда и зачем они едут… По этому поводу профессор Д. Н. Иванцов в 1925 году писал: «Беженцы не эмигранты, между ними и эмигрантами имеется огромное различие. Эмигрант смотрит вперед – беженец всей душой рвётся назад, рассматривая своё пребывание за границей как преходящий эпизод. Эмигрант является за границу с твёрдой верой в будущее – беженец подавлен постигшей его материальной и нравственной катастрофой… Эмигрант, прежде чем решиться на переезд, старается реализовать своё имущество – огромная часть беженцев покинула родину буквально с пустыми руками. Эмигрант сам выбирает страну переселения – беженец оказывается там, куда его загонит судьба». Исходя из этого тезиса, который сложно оспорить, так называемую «первую волну российской эмиграции» правильно было бы называть именно «беженцами». А первый этап истории российской диаспоры в Сербии (1920-1928 гг.) можно, цитируя колумниста софийской газеты «Русь» Е. Юрьева, назвать «превращением из беженцев в эмигранты».

Положением российских беженцев в Королевстве СХС с 1920 года ведала специально созданная Государственная комиссия по размещению русских беженцев, направлял её деятельность академик Александр Белич (сначала как заместитель председателя комиссии, затем как председатель). Цель и смысл существования комиссии заключались именно в помощи русским беженцам на пути «превращения в эмигранты». По определению М. Йовановича, «государственная комиссия и по полномочиям, и по реальному влиянию на жизнь россиян в Королевстве СХС стала самой важной организацией в жизни эмигрантов, каковой и оставалась на протяжении всего межвоенного периода». Деятельность комиссии охватывала широкий круг вопросов, связанных как с приёмом и размещением беженцев, так и с финансированием, социальной защитой, приспособлением и интеграцией эмигрантов в новую среду. Прежде всего, это касалось курсов сербского языка и специализированных бюро трудоустройства по месту расселения беженцев. Комиссия занималась также проблемами, связанными с формированием и финансированием школ для обучения русских детей, помощью медицинским и реабилитационным учреждениям.

К середине 1925 года на земле Королевства СХС действовало 17 русских школ, в которых обучались 2820 воспитанников. Причём восемь школ, в которых учились 2240 детей, содержались полностью за государственный счёт, остальные получали субсидии от Министерства образования. В наиболее благоприятном положении была первая русско-сербская гимназия в Белграде, открывшаяся в ноябре 1920 года, директором её стал В. Д. Плетнёв. Если при открытии в ней было 90 учеников, то через десять лет – 250. Само название этого учебного заведения свидетельствовало о стремлении её основателей сделать всё, чтобы воспитанники, «оставаясь русскими, сохранили понимание, знание и любовь к стране, которая в тяжёлые годы проявила себя истинным, бескорыстным другом… Воспитанники гимназии в будущем должны были стать залогом тесной связи между сербским и русским народами».

Россияне активно участвовали в научной и художественной жизни Сербии, были преподавателями, организаторами культурной жизни, выдающимися художниками, скульпторами и зодчими как в рамках русских культурных организаций, так и в культурных организациях страны проживания. Деятельность русских эмигрантов в области науки имела три основных аспекта: формирование научных обществ, работа в университетах и школах Королевства СХС, организация русской научной жизни. Среди научных организаций, основанных россиянами в КСХС, особенно выделялся Русский научный институт в Белграде. Он был основан 16 сентября 1928 года с целью поддержки и развития русской научной мысли. Финансирование Русского научного института взяло на себя правительство Королевства СХС, благодаря чему он вскоре превратился в ведущий научный центр российской диаспоры, хотя аналогичные учреждения действовали также в Праге и Берлине. В первые годы своего существования институт был размещён в здании Сербской королевской академии, а в 1933 году переехал в только что построенное здание Русского дома им. императора Николая II.

Первым председателем института был профессор Е. В. Спекторский, в прошлом ректор Киевского университета. Институт имел пять отделений: философское во главе с Н. О. Лосским и П. Б. Струве; языка и литературы, которым руководил А. Л. Погодин; общественных и исторических наук под председательством А. П. Доброклонского; медицинское во главе с А. И. Игнатовским, а также отделение математических и технических наук, которым руководили Г. Н. Пио-Ульский и Н. Н. Салтыков. Одним из видов деятельности института была организация лекций русских учёных из других европейских стран. В стенах института регулярно выступали И. И. Лаппо и А. А. Кизеветтер из Праги, В. В. Зеньковский и Н. Н. Головин из Парижа, С. Л. Франк и И. А. Ильин из Берлина, Е. Ф. Шмурло из Рима, В. Н. Ипатьев и И. И. Сикорский из США. Институт проводил круглые столы и беседы с известными русскими художниками и литераторами, в частности З. Гиппиус, Д. Мережковским, К. Бальмонтом и И. Северяниным. Именно строки Игоря Северянина стали девизом Русского дома в Белграде: «Родиться русским слишком мало, им нужно быть, им нужно стать».

На протяжении 20-30 гг. 15 российских учёных стали членами Сербской академии наук, ни одна национальная группа Югославии в пропорциональном отношении не была в Академии столь многочисленна, как российские эмигранты. Огромен и вклад российской диаспоры в искусство Сербии. На сценах белградских театров ставили спектакли русские режиссёры Ю. Л. Ракитин, А. А. Верещагин, Ф. В. Павловский. Эти люди, а также оказавшиеся в Югославии российские артисты, из которых многие играли на лучших сценах Москвы и Петербурга, навсегда изменили облик югославского театра, до той поры существовавшего в рамках представлений о театре XIX века. У истоков сербского кинематографа также находится российский эмигрант, уроженец Одессы Георгий Скригин. В Сербии работают русские художники и архитекторы, под влиянием последних коренным образом меняется облик Белграда. Из провинциального городка, завязшего между Европой и Азией, усилиями В. Баумгартена, Н. Краснова, В. Лукомского, В. Сташевского, Р. Верховского, В. Андросова Белград превращается в полноценную европейскую столицу. Без преувеличения можно сказать, что двадцать лет существования россиян в Сербии под опекой династии Карагеоргиевичей изменили культурный, научный и общественный облик этой страны.

Конец если не безбедному, то, во всяком случае, фундаментально обустроенному существованию российской диаспоры в Югославии положили начало Вторая мировая война и проистекавшая одновременно с ней гражданская война в Сербии (монархисты-четники против коммунистических партизан И. Броз Тито), а потом ввод советских войск на территорию Югославии (Белградская операция, сентябрь 1944 г.). И у фашистов, и у Советского Союза российская диаспора в Югославии вызывала большие опасения. Во время оккупации Сербии немцами были интернированы практически все «белоэмигранты», имевшие просоветские симпатии. Советская власть столь же жестоко обошлась с представителями эмигрантской среды, замеченными в сотрудничестве с фашистами или антисоветских взглядах. Эти факторы, а также естественная убыль и отток части обеспеченных российских эмигрантов из Югославии непосредственно в предвоенные годы привели к тому, что на 1945-1946 гг. численность российской эмиграции в Югославии оценивалась в 5-7 тысяч человек. Заметный контраст по сравнению с 18-20 тысячами на конец тридцатых годов…

Утверждение в Югославии нового политического строя, последовавший в 1948 году разрыв между И. Сталиным и И. Броз Тито привели к новым формам миграции из России в Сербию. В первые послевоенные годы несколько тысяч молодых югославов были отправлены на обучение в Советский Союз. Это были лучшие, самые перспективные кадры, без преувеличения – цвет нации. После перехода конфликта Сталина и Тито в открытую фазу и печально известной резолюции Коминформа, все обучавшиеся в Советском Союзе югославские студенты были в одночасье высланы на родину (19 марта 1948 г., тогда же были отозваны российские специалисты и военные советники из Югославии). Точных данных по числу обучавшихся в СССР югославов не существует в принципе, большая часть документов, касающихся этих событий, была засекречена или уничтожена. Можно говорить лишь о том, что в советских военных вузах обучались около 1200 югославских курсантов, численность гражданских студентов не известна, но речь в любом случае идёт о нескольких сотнях, вплоть до тысячи человек. Значительная часть этих людей вернулась в Югославию с русскими женами, по некоторым оценкам – до четверти обучавшихся. Отследить судьбы этих женщин в исторической науке не пытался никто. Между тем речь идёт о нескольких сотнях бывших советских подданных. История адаптации и ассимиляции этих женщин, которых условно можно назвать «коминформовками», ещё ждёт своего исследователя…

Н. Бондарев

Статья "Россия и русские в истории Сербии"